The ORB  "U2 ненавидели наш ремикс. Erasure тоже, но лейбл все равно его выпустил"

В основателе The Orb Алексе Патерсоне всегда отлично уживались мировоззрение современного художника и замашки партизана-трикстера. Поэтому и сами The Orb в разных своих ипостасях (их родословную и историю мы уже восстанавливали) были то создателями концептуальных аудиоколлажей, то клубными электронщиками, то поп-культурными провокаторами, которые в эфире священной британской телепрограммы Top of the Pops вместо имитации живого выступления играют в психоделические шахматы (среди тех, чья жизнь перестала быть прежней после того эфира, оказался не кто иной как Робби Уильямс - и это тоже привело к интересным последствиям). Об этом мы поговорили с Патерсоном накануне выступлений The Orb в Москве и Петербурге.

Звуки: The Orb в разное время были как будто разными группами.
Алекс Патерсон: Так и было задумано: каждый новый альбом как новый проект, не похожий на предыдущие. Иначе было бы скучно этим заниматься. Есть что-то вроде ДНК The Orb, по которому нас можно распознать, но многое зависит от людей, которые участвуют в проекте. Это иногда даже на одном альбоме заметно: послушайте, скажем, “Close Encounters” [с альбома “U.F.Orb” 1992 года] - это техно-трек на эмбиент-альбоме. Мне бы хотелось, чтобы The Orb был чем-то таким, что я могу передать своим детям, когда сам стану старым. Если они поймут то, чем я занимаюсь.
В последние годы я всерьез увлекся живописью, и думаю, что визуальный опыт для The Orb так же важен, как и слуховой. Года два назад мы с Томасом Фельманном переосмыслили звук The Orb, и теперь оно ближе к первым двум альбомам. Но кто знает, что будет дальше? Сейчас я пишу новый материал для альбома, который собираюсь выпустить в следующем году, и он будет гораздо более прямолинейным - это уже даже не The Orb, а что-то вроде мини-Orb.

Звуки: Что интересно, The Orb же, в общем, не считались бунтарями, хотя вы сделали многое для того, чтобы изменить представление людей о том, как можно слушать музыку и как ее можно репрезентовать.
Алекс Патерсон: Да, в прессе об этом нечасто писали, но никаких обид, мы хорошо повеселились: выпускали записи, с которыми никто не понимал, что делать, играли в шахматы в эфире Top of the Pops - потом они взяли за правило подписывать с артистами контракты, чтобы такого больше не повторялось. Так что да, мы были бунтарями, хотя и нетипичными. Как и группа, с которой я работал до того - Killing Joke. Вот они-то были абсолютными бунтарями. И то же самое было с The KLF: есть возможность - бери, делай, пользуйся! Это касается и сэмплов (начинает смеяться)... вы, как человек из России, наверное, понимаете, о чем я говорю.
Звуки: Вам повезло застать тот действительно недлинный отрезок в истории музыки, когда сэмплировать можно было все и в любых количествах. А потом пришли правообладатели и поставили заглушку. Как много у вас осталось треков, которые вы не смогли выпустить из-за проблем с копирайтом?
Алекс Патерсон: Да уже нет такой проблемы, потому что мы не берем длинные сэмплы. Альбом “Chill Out, World” вообще весь построен на сэмплах. Суть в том, что мы не берем четыре, восемь или шестнадцать тактов - мы берем один такт или полтакта, и из этого начинаем разматывать трек.

Звуки: И Orb известны своими ремиксами, в которых обычно не остается ни намека на оригинал. Вы как будто распыляете чужую песню на атомы, а потом заново ее собираете.
Алекс Патерсон: Может, поэтому нам и перестали заказывать ремиксы! Года четыре назад мне кто-то говорил, что ремиксы на друг друга делать уже не принято, хотя втихаря люди все равно друг друга ремикшируют. Сложнее всего было с U2, потому что они возненавидели наш ремикс (ремикс The Orb на “Numb” так и не был выпущен официально, хотя вышел на бутлегерском виниле неустановленного происхождения - прим.): там было всего одно слово из песни и вокал был пропущен через вокодер (смеется). Для такого нужна смелость - и это мне по душе. Хотя были и те, кому наши ремиксы нравились. Мы сделали совершенно волшебный ремикс на “Ship of Fools” Erasure, и хотя группе он не понравился, рекорд-лейбл его принял на ура и все равно выпустил. По-моему, отлично.
За ремиксами к нам начали приходить, когда мы с Джимми [Коути] только-только придумали The Orb. Это было чуть ли не первое что мы сделали: нас попросили сделать ремикс на “Lily Was Here”, которую тогда еще никто толком не слышал. И после того, как он вышел, к нам потянулись самые разные люди. Это очень выручало, особенно, когда у меня начались разногласия с менеджментом (старая история - менеджер сбежал, прихватив с собой все деньги). Вот тогда ремиксы серьезно помогали оплачивать счета.

Звуки: Самая невероятная коллаборация, которую вам удалось провернуть?
Алекс Патерсон: Легко! Кавер на Bee Gees, записанный вместе с Робби Уильямсом (“I Started a Joke” вышла на трибьют-сборнике “Gotta Get a Message to You” в 1998 году; стоит упомянуть, что многие поклонники Bee Gees люто ненавидят этот кавер - прим. Звуков). Вот это чемпион с большим отрывом, вряд ли я смогу сделать что-то еще более странное (смеется). На самом деле, хорошо же получилось, такой крепкий даб вышел, и Робби в нем звучит как регги-певец. Робби вообще славный малый, он как комик-пародист, может изобразить кого угодно, хоть Джонни Роттена, хоть Боба Марли. Поэтому с ним было легко работать, ему просто нужно было дать регги, а все остальное уже сделал я (смеется). И это трек, который можно в регги-клубах играть: никто и не подумает, что это Робби Уильямс, перепевающий Bee Gees.
Звуки: А каково было работать с Ли “Скрэтчем” Перри? Он же, по-моему, не столько человек, сколько стихия.
Алекс Патерсон: Он пророк - самое подходящее определение для него. Он иногда приезжает в Лондон, а я время от времени играю регги в клубах - так мы с ним и познакомились, играли в один и тот же вечер в заведении. Ему, кстати, понравился трек с Робби Уильямсом (смеется). Это было году в 1999-м, потом мы еще не раз пересекались, но только через десять лет записались вместе. Ну и да, это было безумие, хотя как только мы все согласовали с менеджментом, дело пошло как по маслу. Мы работали с шести вечера до шести утра. И мы начали с четырех треков, которые изначально планировали записать за неделю - а он их все записал в первую же ночь. Вот вам и стихия. Он очень талантливый человек, и он один из моих кумиров. Не каждый день выпадает возможность поработать с кумиром - у меня получилось.

Звуки: Вы приезжали в Москву на фестиваль “Бритроника” в 1994 году, он со временем оброс легендами. Какие воспоминания у вас остались о нем?
Алекс Патерсон: Это был самый большой культурный шок в моей жизни. Я же в детстве был одержим космосом, внимательно следил за Космической гонкой [США и СССР], поэтому на Россию я смотрел через призму вот этого противостояния как на ракетную державу. И в Москве меня ждал огромный культурный шок.
Помню, что были проблемы с водой, несколько человек из-за нее слегло с почками. Поэтому мы пили водку - ничего другого не оставалось. Представьте себе несколько десятков британцев, которые не пьют ничего кроме водки. Разумеется, ни о каком порядке речи не шло, тем более, что организовано было действительно плохо. Я вегетарианец, но вегетарианскую еду для меня нашли только на третий день.
Это был очень странный вечер, а мы были очень пьяны. Помню, как какие-то красноармейцы силой оттащили со сцены Aphex Twin, а диджей поставил Led Zeppelin. Потом кто-то из нас добрался до рубильника и выключил свет - секунд на тридцать клуб погрузился во тьму. И вот такие шалости продолжались все время, хотя не все присутствовавшие это оценили. Время было такое: коммунизм только что развалился, и в стране все было очень, очень, очень запущено. Хотя потом я не раз приезжал в Москву и отлично проводил время. Так что за тот первый визит мне вернулось в стократном размере. Где-то проигрываешь, где-то выигрываешь - swings and roundabout, как у нас говорят.

Звуки: Эмбиент менялся у вас на глазах, пройдя путь от эксцентричной идеи Брайана Ино до клубного жанра и музыки для лифтов. Где в этой линейке ваше место, как вам кажется? Алекс Патерсон: Я бы сказал, что даже большее влияние на меня оказали не сольные альбомы Ино, выходившие на Obscure, а “My Life in the Bush of Ghosts”, который он записал вместе с Дэвидом Бирном. Это был образец того, как простую музыку можно сделать сложной. Это я и пытаюсь делать, даже если это чиллаут. В конце восьмидесятых мы хотели сделать музыку, под которую мы сами могли бы расслабляться - мы сами, а не поколение наших родителей. И на какое-то время это сработало.

Звуки: What were the skies like when you were young?
Алекс Патерсон: Давайте посмотрим за окно: небо серое, очень пасмурное, дождя нет, но в воздухе чувствуется сырость, похоже на изморось, но это не изморось, а скорее туман. Приятная погода, в общем.

The Orb (live)
22 марта - Москва, Aglomerat
23 марта - Санкт-Петербург, клуб Зал