Крис Кларк приезжает в Москву на фестиваль Red Park в парке "Красная Пресня", и по этому поводу рассказал Звукам о гении места, французских писателях-рэперах и математике.
Звуки: Крис, к чему вы сейчас готовитесь?
Кларк: Я приезжал в Москву больше года назад, а в этом году я планирую привезти немного свежего материала. Мне по нраву играть только если я могу показать что-то новое, иначе становится скучно.
Звуки: Вы привозите совсем новый материал, только что написанный, или, как другие музыканты — вы переосмысливаете и реставрируете старые и неизданные треки?
Кларк: Вы сказали "реставрируете"? Мне нравится эта аналогия. На самом деле, я стараюсь сочетать. Слушать старье мне не очень нравится, мне нравится все новое. Иногда я пишу музыку для отдельно взятого шоу, а потом никогда их больше не играю.
Звуки: То есть у вас в голове всегда есть концепция выступления?
Кларк: Да, но мне нравится, когда шоу приобретает пластичность: чуть-чуть импровизации, чуть-чуть нового материала, — и все накручивается на некие "якоря", чаще всего, это узнаваемые композиции, например, альбомные номера. Чтобы людям совсем уже тоскливо не было. Перед чередой концертов в этом году я примерно два месяца потратил на то, чтобы обдумать, как должна выглядеть визуальная составляющая выступления. Теперь я знаю, как это устроено, мне проще, и поэтому теперь я готовлюсь за 15 минут до выступления.
Звуки: Вы писали, что работа с визуальными художниками — это для ваших выступлений очень важно.
Кларк: Разумеется. Просто визуальное искусство — будь то видео или что-нибудь еще — оттягивает внимание от меня. Если тебе не очень нравится музыка, ты можешь всегда отвлечься на видео-арт. По моим наблюдениям, примерно 40% людей на концерте приходит слушать музыку. Всем остальным интересно выступление, шоу, визуальная составляющая — и разочаровывать этих людей нельзя.
Звуки: Вам проще, когда внимание оттягивается от вас?
Кларк: О да, еще как. У меня великолепный дизайнер света, он и в этот раз приезжает, и видео-материал, который мы возим в этом туре, тоже будет. Но мне просто очень по душе, когда сцена подсвечивается красиво и небанально, когда много света. Пускать видео-арт непрерывно — не моя идея, получается, все стоят перед огромным телевизором, а это никуда не годится. Моя девушка ставила хореографию для некоторых шоу, что мы играли (и просто для сведения: это не то выступление, что мы везем в Москву, простите). Я просто дал ей полную свободу. Глупо вмешиваться в процесс, если ты ничего в этом не смыслишь — как если бы хороший музыкант вдруг возомнил, что он и повар вообще-то ничего. Просто делай, что у тебя получается хорошо, — и будет интересно. Работать с теми, кому ты доверяшь, и те, кто настоящие профессионалы — это круто.
Звуки: А работать с другими музыкантами вам просто?
Кларк: Я это терпеть не могу. Мне не очень понятно, почему кто-то может захотеть, например, вдвоем писать одну картину. Это же неудобно. У каждой свой взгляд, а тут — оп — и у тебя отбирают кисточку. Мне нравится импровизировать с другими музыкантами, играть, но вот сочинять — это целая проблема.
Звуки: С кем вы бы хотели порабоать?
Кларк: Я бы хотел записать концептуальный альбом с каким-нибудь писателем. Было бы интересно.
Звуки: С кем-то конкретно?
Кларк: Хм. Флобер? Мишель Уэльбек? Пожалуй, вот эти двое. Скабрезные, маслянистые французские писатели — вот с кем было бы здорово сделать проект. Чтобы они, как Серж Генсубр, начитывали под музыку какие-нибудь похабненькие тексты.
Как ни странно, у Уэльбека действительно есть такой альбом ("Présence Humaine" 2000 года).
Звуки: К слову о городах и странах: вы живете в Берлине, а альбом записывали в Линкольншире — почему такой выбор?
Кларк: Там была очень здоровая обстановка для записи пластинки: там было так скучно, что ничего не оставалось, как сидеть и работать. В Линкольншире милая природа, но очень скучная: какие-то невыразительные поля. Я жил в амбаре и особо никуда не ходил — только на прогулки, катался на велосипеде, отжимался, а потом снова возвращался в амбар работать. Там все было такое серое, скучное, — и мне просто приходилось писать музыку. Сейчас вот я в Париже, и здесь-то, конечно, очень весело, чересчур весело, это отвлекает. В итоге я четыре месяца провел в амбаре. В Линкольншире все подозрительные: ты новичок, а местные жители не любят ни их, ни художников, и ты чувствуешь, что тебя могут похитить, а потом пытать где-нибудь в подвале. Соседи, конечно, ничего не говорили, и дерьмо собачье мне в почтовый ящик не опускали, но смотрели с подозрением. Хотя, может, я просто параноик. Может, они хотели меня пригласить на чай.
Пожалуй, неудивительно, что одна из новых композиций Кларка называется "Жить и умереть в Грантэме" (Грантэм - город в Линкольшире)
Звуки: Вы как-то обмолвились, что наркотики могут быть очень полезными музыке. Объяснитесь, пожалуйста!
Кларк: Я в это не верю! Господи, когда это я такое говорил? Наверное, очень давно. Теперь-то мне кажется, что любые наркотики делают музыку хуже. Я, например, ничего не могу написать, ни под чем. Ну, разве что исключение составляет кофеин. Мне нужен холодный ум. А почти все наркотики уничтожают серое вещество. На самом деле, секрет очень прост: чем больше
серого вещества — тем лучше музыка.
Звуки: Для вас музыка — это алгебра?
Кларк: Да, я все просчитываю. Я очень неплохо соображаю в чистой математике. И в математике музыки тоже. Математика и музыка — это мои любимые вещи. Я часто просчитываю все свои номера, беру стартовую точку, пишу несколько правил, а затем их развиваю. Иногда это может стать слишком выверенным, тогда тут нужно еще немного поработать.
Звуки: Вы любите повторять, что "Unfurla" — это предельно компьютерный альбом. В каком смысле?
Кларк: В том, что это чистое программирование, теория вероятностей. Я брал три ноты, а затем восемь — и задавал правила "если эта нота сыграет первой, тогда дальше будет такая-то последовательность", а затем вероятность того, что другая нота послужит триггером следующему отрезку, или delay или чему-то еще, что вы зададите. Поэтому каждый раз, когда я задавал программу и нажимал "play", выходило все совсем по-другому. И это восхитительно, это делает музыку абсолютно бесчеловечной, это чистые правила и ничего более. Я писал так, но потом немного импровизировал на пианино — это совершенно противоположная вещь. Это такая безаппеляционно важная музыкальная единица, которую нужно изучить. Мой любимый инструмент, если бы у меня было больше времени, я бы на нем играл куда больше.
Сейчас очень непросто играть на компьютере. И людям до сих пор нужно объяснять, что компьютер — это сложный инструмент. Соединить пару нот на пианино так, чтобы это звучало мило, может каждый, а вот с наскоку сделать интересный трек в компьютере удастстя далеко не каждому. Все могут делать более-менее приемлемую музыку, но делать идеальную музыку — очень трудно. Это примерно как с фанатами театра, которые критикуют кино: мол, это жульничество, вы можете монтировать, вырезать бракованные куски, а у актеров микрофоны — да, до какой-то степени это верно, но все же, камон. Люди не понимают, сколько труда вкладывают музыканты, пишущие на компьютере. Но мне нравится быть непонятным.
Звуки: У вас есть кумиры?
Кларк: Мне нравится Бах, Колтрейн. Мне нравится дисциплина последнего, что он играл по 12 часов в гостиничных номерах, и мне бы очень хотелось, чтобы люди больше занимались, чтобы они совершенствовались в том, что делают.
Звуки: Вы также говорили, что интернет — это очень плохо. Почему?
Кларк: Мы превращаемся в киборгов. У меня нет импланта, но я думаю про музыку исключительно в разрезе того, как я ее конструирую в компьютере. Очень модно сейчас презрительно относиться к компьютерам и покупать дорогущее оборудование, и я тоже так делаю, но больше всего на свете я все-таки люблю свой лэптоп. Но вот интернет — это абсолютное зло. Он полностью поглощает людей. Прокрастинация. Это постоянные обновления. Люди по полжизни убивают на то, чтобы проверить, нет ли нового комментария у них в блоге. Я больше так не делаю, и у меня столько времени высвободилось на по-настоящему нужные дела! Я сейчас немного как мудак звучу, да?
Clark на фестивале Red Park
Москва, парк "Красная Пресня"
1 августа
Ruth BROWN (1928)
Roland ALPHONSO (1931)
Ronald Shannon JACKSON (1940)
Maggie BELL (1945)
George DUKE (1946)
Павел КОЛЕСНИК (1958)
Per GESSLE (1959)