Александр БАШЛАЧЕВ  С каждым днём времена меняются

Найти людей, знавших Башлачёва, несложно. Многие живы, относительно молоды и, хотя и с нелёгким сердцем, но готовы делиться воспоминаниями о нём. Труднее узнать что-то новое, что ещё не было сказано в интервью и записано в воспоминаниях. Потому что всех, кто был знаком с СашБашем, кто чаще или реже общался с ним, организовывал концерты или просто приходил на квартирники, объединяет общий шрам, незажившая рана, и всякий раз так тяжко бередить её снова. Однако каждое слово, пусть даже не новое, а повторенное чуть иначе, с небольшими, но дополнениями, важно. Эти тонкие штрихи и нюансы дополняют картину, которая в противном случае со временем совсем сотрётся из памяти поколений – и тех, кто был знаком с Башлачёвым, и тех, кто страшно жалеет, что не был.

Звуки публикуют интервью с Олегом Ковригой, основанное на его воспоминаниях о Саше Башлачёве. Нельзя не предварить его, в качестве эпиграфа, другим, не слишком обширным, но не менее интересным воспоминанием Сергея Мухина, друга Башлачёва времён Череповца.

Сергей Мухин: С Сашей мы были знакомы ещё со школьной скамьи. Правда, скамейки наши стояли в разных школах: Сашкина – в школе №20, а моя – в школе №6. Но, по воле случая, в конце апреля 1976 года наши пути пересеклись. Причина незамысловата – девушки, за которыми мы в тот момент активно приударяли, были подругами. И вот в такой компании мы и проводили вечера, если не каждый день, то через день точно. Никому из нашей компании тогда и в голову бы не пришло, что настанет время, когда мы будем гордиться тем, что общались запанибрата рядом с гением. В те времена он был просто очень общительным, жизнерадостным и весёлым парнем. Проще говоря, душой компании. У Миши Башакова есть замечательная песня, которая называется "Солнце под крылом". На мой взгляд, это выражение, сказанное по другому поводу, наиболее точно описывает Сашу Башлачёва От сверстников его отличало очень внимательное и заинтересованное отношение к собеседнику, пусть даже малознакомому человеку. У нас ведь как водится? На вопрос "как живёшь" не успеешь открыть рот, чтобы ответить, а вопрошающий уже удалился. Он спрашивал не для того, чтобы выслушивать пространные ответы, а так, для соблюдения протокола. Саня же предпочитал давать развёрнутые ответы и искренно ожидал того же В то время он ещё не играл на гитаре, зато немного играл на пианино. Вот в таком аккомпанементе я и услышал его впервые осенью 1977 года. Это была незнакомая нынешним слушателям песня, которая не входит в изданные сборники стихов. Мы тогда бредили идеей создания вокально-инструментального ансамбля. Но я через месяц ушёл служить в армию, а Саня через год уехал учиться в Свердловск, поэтому в дальнейшем мы встречались только эпизодически.

В начале июня 1984 года я приехал в Череповец навестить своих родителей. Тогда состоялась наша последняя встреча с Сашей. Мы сидели с ним вдвоём в съёмной квартире на улице Металлургов, потягивали хорошее молдавское вино "Гратиешты" и разговаривали о разном: о жизни, о планах на будущее, о тогдашних рок-кумирах, и я первый и последний раз услышал, как Саня поёт под гитару. Он спел подряд песен, наверное, десять, с небольшими перерывами. Сказать, что я был поражён, ничего не сказать. Я был просто опрокинут! Именно тогда, в этой неприбранной комнате, в кресле у окна, мне впервые пришла в голову мысль, что этот парень нам не ровня, что это человек совсем иного порядка.

Звуки: Юрий Наумов написал мне, что впервые услышал Сашу на квартире в небольшой компании ранним февралём 1985 года. Для него то выступление имело эффект разорвавшейся бомбы. Это было "очень внятное понимание, что перед тобой – гений", – говорит Юрий. Олег, расскажи и ты про своё знакомство с Башлачёвым. При каких обстоятельствах оно произошло и какое впечатление произвело на тебя?
Олег Коврига: Сашу Башлачёва я впервые увидел в конце осени 84-го года на квартире у Миши Мазурова около метро "Новокузнецкая". Это был довольно странный квартирник: денег за концерт не брали, гостям раздавали варёную картошку в мундире. Саша оказался ужасно застенчивым человеком. После концерта мой друг Гриша стал договариваться с ним о том, чтобы Саша выступил где-то ещё. Гриня и сам был крайне застенчив. Однажды, придя после какой-то важной встречи, он сообщил: "Надо же! Мне казалось, что я был такой деловой, а, в конце концов, мне сказали: "Гриша, ты так мялся, как будто пришёл делать предложение!" Но по сравнению с Башлачёвым Гриша тогда действительно смотрелся вполне по-деловому. Я и сам не особо отважен в этом смысле, поэтому, когда у человека во время разговора соответствующим образом перехватывает дыхание, я примерно представляю себе, что с ним происходит.

Потом Илья Смирнов (историк, организатор и очевидец башлачёвских концертов в 80-е годы, выпустивший тогда же самиздатовскую книгу "Время Колокольчиков" – прим. ред.) принёс запись, которую мы все с энтузиазмом слушали, и к концерту на "Варшавской" (концерт состоялся в апреле 1985 года, был издан "Отделением ВЫХОД" в 1996 году под названием "II" – прим. ред.) пришедший народ оказался вполне подготовленным. Саша этому искренне удивился: "Такое впечатление, что уже и представлять не надо…" Но самого Сашу большая часть аудитории видела впервые, и "живой" эффект был очевиден. Мы тогда ещё достаточно активно пили – в основном, конечно, спирт – так что обстановка получилась тёплой и расслабленной. И у нас, и у Саши было ощущение чистого полёта, потому что ни мы, ни он ещё не привыкли к таким концертам. Этот концерт оказался самым жизнеутверждающим Башлачёвским концертом из всех, которые я когда-либо слышал – и живьём, и в записи.

В мае 85-го года он привёл на свой концерт приятеля. Мы встречались в переходе метро "Беляево", и я не мог не отметить, что дружок его, особенно по тем временам, производил довольно экстравагантное впечатление: длинный бежевый плащ, тёмные очки. После выступления Башлачёв сказал: "А это мой друг, Костя Кинчев. Он сейчас тоже споёт". И Костя спел восемь песен. Естественно, бесплатно, потому что тогда никто его ещё не знал. Этот концерт (без песен Кинчева) был издан в качестве второго диска на двойнике "Третья столица".

Звуки: Эти странные и страшные для нас сейчас времена, когда даже человек в плаще и очках привлекает внимание и выделяется из толпы, из которой не принято выделяться. А СашБаш привлекал внимание, скажем так, особых людей?
Олег Коврига: Однажды, после какого-то Кинчевского квартирника, когда мы сидели и выпивали на кухне, мой дружок Шура Несмелов с детской непосредственностью выразил мысль о том, что "Сашу Башлачёва надо записать побольше и побыстрее, пока его за такие песни не взяли…" Кинчев возмутился: "Ну, разве можно так говорить?" И заметно расстроился. А за такие песни действительно рано или поздно следовало ожидать встречи с "дорогими органами". Не сомневаюсь, что у Саши Башлачёва такие встречи были. В октябре 85-го года он был какой-то совсем грустный и подавленный. Говорил про Москву: "Не люблю я этот город. И, наверное, не буду здесь больше выступать. Я пытался задавать ему наводящие вопросы, но особой настойчивости не проявлял, а он на эту тему распространяться не хотел. Так что ничего точно утверждать не могу. Но, исходя из общих законов нашей жизни в то время, уверен, что тогда, осенью 85-го, его "трясли". В этом смысле существенно легче жить стало только в 87-м.

Звуки: Но потом же он всё равно выступал в Москве. Как это было?
Олег Коврига: Да, всё равно приезжал в Москву и выступал. Он вообще со временем стал существенно более уверенным в себе. По крайней мере, внешне. Я помню, как мы ехали в троллейбусе по Садовому кольцу. Нам пора было выходить, но мы с Сашей были в середине троллейбуса, а Слава Задерий и ещё какие-то ребята – в хвосте. Пробраться к ним сквозь толпу было трудно, поэтому я стал беспокоиться, как бы они не отстали. Башлачёв сказал: "Не бойся, сейчас все выйдем". И, когда двери открылись, зычно крикнул: "Задерий!" Так что все вышли, когда нужно. А я про себя отметил, что раньше он бы этого делать не стал. Летом 86-го года московская Рок-лаборатория устраивала фестиваль в ДК МИИТа. Я внутрь ДК не ходил, потому что для меня Рок-лаборатория была чужой организацией, но, наверное, мне нужно было кого-то туда провести, поэтому я ошивался у входа в ДК. У которого и встретил Сашу Башлачёва. К нам подошёл какой-то его ленинградский знакомый с маленькими ножницами в ухе в качестве серьги и начал нести пургу. Не помню уже, что он там нёс, помню только какие-то отрывки типа: "Познакомился вчера с двумя девушками – очень умными и очень сексуальными…", и то, что манерность его речи ужасно раздражала меня, и мне было стыдно за всю ситуацию и за то, что Саша должен всё это слушать. Но это был его знакомый, а не мой, поэтому я молчал. И он молчал, только иногда кивал головой. Саша тогда уже в основном жил в Ленинграде. Так что я стоял и думал: "Надо же, с какими козлами ему там, в Ленинграде, общаться приходится".

Осенью 87-го года он выступал в ДК МЭИ. Это было, как мне кажется, не самое лучшее его выступление, но всё равно очень хорошее. По-моему, он вообще никогда не пел плохо, потому что всегда старался выкладываться. И это был первый раз, когда я его слышал не в квартире. Публика приняла Сашу на ура. Я помню, как Марина Тимашева, которая вела концерт, на котором, кстати, пел нет только Саша, подпрыгивала как маленькая девочка и говорила: "Спасибо вам, спасибо!", радуясь, что народ так его встретил.

Звуки: Марина Тимашева в своих воспоминаниях, записанных Львом Наумовым, говорит о том, что Башлачёв не любил больших концертов и всячески старался от них увернуться. Почему, как ты думаешь?
Олег Коврига: Мой друг Олег Андрюшин как-то случайно встретил Сашу на улице и стал говорить: "Вот, давай, надо выступать, петь", и так далее. А Саша – ему: "Да зачем это нужно – петь? Надо просто жить". В декабре 87-го года мы устроили концерт "Среднерусской Возвышенности" в общежитии ГИТИСа. Организация таких мероприятий называлась "частнопредпринимательской деятельностью", подразумевала "нетрудовые доходы" и была незаконна. Так что я договорился с определённым числом людей о том, сколько примерно каждый обязуется привести народу и, соответственно, сколько денег он сдаёт в "кассу". Билетов мы не делали, чтобы нас нельзя было поймать за хвост. В итоге я влетел на 170 рублей, что на тот момент составляло полторы моих месячных зарплаты. Мой друг Егор Егоров предложил помощь: денег у него, как и у всех нас, не было, но в его квартире можно было устроить концерт и таким путём частично Я нашёл Сашу. "Давай, – говорю, – ещё один квартирник устроим?" "Давай, – отвечает. – Только, если получится, можно попробовать собрать не двадцать пять, как обычно, а сорок? Извини, что торгуюсь". Я согласился с ним, и при этом честно изложил наш с Егором план. "На это могу тебе тоже честно сказать, что если бы мне сейчас не были нужны деньги, я бы выступать не стал. На самом деле, мне сейчас петь совершенно не хочется". В результате состоялся концерт 14-го января 88-го года, части из которого вошли в альбомы "VI" и "VII". Правда, звук на них не очень, потому что Саша случайно ударил гитарой по микрофону и развернул его. Я ещё подумал: "Сколько уже раз писали, не буду лезть туда. Пускай пишется как оно есть". А зря.

После концерта я отдал Саше 40 рублей, и мы немного выпили.
– Удалось восполнить потери? – спросил Саша.
– Удалось.
– А пел-то я хоть ничего?
– Хорошо пел. Правда, я в последнее время больше люблю потом переслушать, сам. На концерте воспринимаю хуже.
– Я тоже

Звуки: Ты часто говоришь "мы, естественно, пили", "сидели на кухне, выпивали", "атмосфера была тёплой". Башлачёв пил с вами?
Олег Коврига: Перед этим самым квартирником у Егора я предложил Саше водки. А он говорит: "Нет, я сейчас не буду. Но ты там припрячь где-нибудь для меня". До своих концертов он почти никогда не пил, а если и пил, то мало. Не потому, что ему не хотелось – он это дело тоже любил, как и все мы. Просто он хотел хорошо спеть и не хотел смазывать песни. Хотя это у каждого получается по-своему, у всех своя физиология. Например, Петя Мамонов мог выпить очень много и петь при этом просто великолепно. В начале 88-го года мы устроили Сашин концерт в ИНЭОСе, то есть, в Институте Элементоорганических Соединений Академии Наук СССР. Я там работал, но в тот раз организатором и главным двигателем концерта был Юра Словоохотов. Саша пришёл с Настей и её подругой Светой, с которой мы стали пить спирт. Настя был беременна и не пила. Саша на нас смотрел-смотрел, потом говорит: "Ладно, налейте и мне немножко". Дело происходило в химической лаборатории, так что я ему налил в маленькую мензурку, как нам. Он взял её в руку и спрашивает: "Это, случайно, не цианистый калий?", а потом добавляет: "И пью я цианистый калий, и ем я цианистый кал". Процесс квартирной записи мне к этому времени уже изрядно надоел. Хотелось делать это как-то лучше, а возможностей особо не было. В общем, в ИНЭОС я магнитофон не потащил, и концерт не записывался. В чём меня товарищи слегка упрекали. Концерт был хороший, всё было нормально, но мне почему-то было больно его слушать. Я думал: «Ну и хорошо, что не записывается, не нужно этого записывать». Может быть, это я сам перед собой оправдывался, но мне как-то было Сашу жалко, и хотелось, чтобы всё поскорее закончилось.

Звуки: Марина Тимашёва в своих уже упомянутых воспоминаниях говорит о похожих чувствах: "Такое ощущение, что у него песни идут горлом. Всё время было ощущение, что человек мучается, когда поёт". А ещё у Марины есть такие слова: "Ни один человек, который его знал, не может пережить его смерть. Когда говорят "Башлачёв", сразу включается условный сигнал "Башлачёв – смерть". Я хорошо понимаю эту фразу, и как бы долго ни оттягивала сейчас эту тему, перейти к ней придётся.
Олег Коврига: Перед концертом в ИНЭОСе мы с Мишей Симоновым договорились записать Башлачёва в студии: все предыдущие записи были квартирные, на чём придётся. Миша предложил начать недели через две – ему нужно было достать какую-то аппаратуру. И как раз в ИНЭОСе, в129-й комнате, мы стоим с Сашей у подоконника, я ему говорю:
– Всё, давай уже запишем тебя в студии, по-нормальному.
– Давай, но только в течение трёх дней.
– Не успеем за три дня, надо ещё чего-то достать. Давай недели через две?
– Нет, не могу, только три дня. Извини.
Я тогда подумал, чего это он. Понятно было, что не выпендривается, потому что ему это было не свойственно. "Ну, да ладно, – решил, – потом по ходу дела разберёмся". Когда в феврале мне сказали, что Башлачёв помер, я почему-то сразу понял, что это он сам. Хотя именно этого мне тогда не говорили. И не потому, что я что-то логически сопоставил, а так, просто почувствовал.

Слава Задерий распространял версию, что Саша в последнее время ел слишком много ядовитых грибов у Иры Кузнецовой в Комарово. Так что вроде как во всём виноваты грибы и Ира. Грибами этими, конечно, увлекаться не стоит. И Ира, нарисовавшая прообраз логотипа "Отделения ВЫХОД", своим поведением действительно смахивает на ведьму, так что Федя Чистяков даже пытался её зарезать. Но я абсолютно уверен, что в данном случае ни грибы, ни Ира ни при чём. Грибами можно пытаться задавить в себе что-то другое, а Ира, на самом деле, вполне милый персонаж, если не вступать с ней в слишком близкие отношения и не пытаться сесть к ней на шею.

Ещё один мой товарищ высказал мысль, что Башлачёв, как поэт и человек, потерял своё место в жизни в условиях "перестройки". Но к началу 88-го года "перестройка" зашла ещё не настолько далеко, чтобы так разочаровать Сашу. Не думаю даже, что она вообще его сильно разочаровала. Впрочем, точно не знаю. Но уже с 86-го года он практически перестал писать стихи. Весной 86-го года "Когда мы вдвоём" и "Вишня" были уже написаны. Более поздних песен я не знаю.

На самом деле, я бы не стал искать каких-то "объективных" причин. Бывает так, что жить становится тошно. Может быть, вначале и был какой-то объективный толчок, но потом с мозгами что-то происходит, и им уже трудно выйти из этого состояния. Отчаяние накатывает волнами и мешает дышать – и вылезать из этой ямы очень трудно. И очень долго. Я никогда не считал, что самоубийство – это признак слабости. Наоборот, чаще это делают люди достаточно сильные и далеко не самые худшие. Не стоит их жалеть сейчас. Их нет, они больше не мучаются. Жалеть их стоило тогда, когда они были живы. А сейчас жалеть можно только себя, потому что нам может их не хватать, и вместо них возникает некая пустота, которая что-то высасывает и из нас.