ИЗ ЖИЗНИ  "Наверное, казалось, что какие-то чуваки обдолбались и случайно попали в эфир"

На следующей неделе в издательстве "Корпус" выходит книга Александра Горбачева и Ильи Зинина "Песни в пустоту", история российского андеграунда 90-х, рассказанная его непосредственными участниками. С любезного разрешения авторов Звуки публикуют отрывок из книги, посвященный группе "Собаки табака", телепрограмме "Дрема" и сквоту, в котором был снят фильм "Зеленый слоник".

Самая распространенная байка про первый альбом группы The Velvet Underground гласит, что купили его пятьдесят человек — но каждый из них впоследствии собрал свою группу. С концертами “Собак Табака” примерно та же история. Происходившее на них производило, как говорится, неизгладимое впечатление на любого очевидца. Проблема состояла в том, что в 90-х у подобных групп не было возможностей для полноценной концертной деятельности (проще говоря, им попросту почти негде было играть), да и сообщать о себе они могли только с помощью сарафанного радио (проще говоря, народу на концертах собиралось не слишком много). Однако 90-е были еще и эпохой парадоксов, один из которых заключался в том, что обрести свое можно было совсем не там, где ожидал. “Собаки Табака” внезапно получили в свое распоряжение главный медиарупор в стране. Идеи и практики Владимира Епифанцева и Роберта Остролуцкого были ретранслированы на всю страну по одному из центральных телеканалов — ТВ-6. Сперва — через сюжеты Епифанцева, работавшего корреспондентом в программе “Диск­-канал”. Потом — через повлиявшую на целое поколение ночную передачу “Дрема”.

Владимир Епифанцев, актер, музыкант, автор перформансов: В середине 90-х я стал работать на телевидении, на музыкальных каналах. Там можно было освещать андеграунд. Но проблема была в том, что андеграунда-то не было! И тогда я стал сам придумывать сюжеты и организовывать концерты групп, которых не существовало. Например, придумал группу “Апостолы”, философия которой была основана на идеях Гейдара Джемаля и его книги “Ориентация — Север”. Это была какая-то чудовищная музыка, похожая на Missing Foundation и ранних Swans. Снимал сюжеты в академии театральных искусств — ГИТИСе, а участниками “групп” были артисты, мои однокурсники. Интервью я тоже придумывал.

Артемий Троицкий, журналист, теле- и радиоведущий, организатор концертов и фестивалей, учредитель музыкальной премии “Степной волк”, автор книги “Рок в Союзе” и др.: Телевидение тогда было хорошо тем, что можно было делать все что угодно. Я там был начальником по музыке и мог делать все, что считал нужным. Был, скажем, случай, когда мы с питерскими друзьями устроили первый российский рейв — известную Gagarin-party в павильоне “Космос” на ВДНХ. И, чтобы его разрекламировать, я попросту вышел в прямой эфир на канале “Россия” за несколько часов до этого рейва. У меня как раз был какой-то субботний эфир. Представьте: ко мне в кабинет на улице Ямского Поля притащили камеру, и я в прямом эфире на всю страну говорю: “Ребята, сейчас в павильоне “Космос” на ВДНХ будет первый московский рейв, вечеринка имени Гагарина, играют такие-то диджеи, все приходите!” То есть можно было делать вообще все. Причем на государственном федеральном канале.
Правда, эта лафа, к сожалению, продолжалась не слишком долго. Сначала я насадил кучу своих программ. Перетащил туда “Программу А”, где мы показывали даже “Автоматических удовлетворителей”. Сделал передачу, которая была посвящена исключительно авангардной музыке, — “Тишину No 9” с Таней Диденко. Была чисто джазовая программа “Джаз­-тайм”, была программа “Экзотика”, где был альтернативный рок и индастриал. Ну и так далее. Я сделал все что хотел. Но постепенно пространство начало все больше и больше сужаться, притом что должность сохранялась. Начали выходить в эфир всякие омерзительные вещи типа “Шарман­-шоу” и “У Ксюши”, вся эта попса, — причем теоретически она должна была идти через меня, но я бы всю эту халтуру в эфир не пропустил, поэтому продюсеры давали взятки начальству, и оно спокойно в обход меня все это ставило. В общем, в конце концов я обнаружил себя в унизительной ситуации генерала без армии и ушел. А что касается “Дремы”, ее я никогда не смотрел, хотя всех этих ребят знал. Но сам факт того, что программа была в эфире, меня абсолютно не удивляет, потому что даже на суперофициозном канале “Россия” я умудрялся делать какие-то совершенно немыслимые по сегодняшним канонам вещи.

Александр Липницкий, бас-­гитарист групп “Звуки Му” и “Отзвуки Му”, журналист: Конечно, на телевидении была свобода. Это был период абсолютного пиратства. Все, что хотели, мы показывали без всяких контрактов. Помню, я показал в своей программе знаменитый документальный фильм "The Doors Are Open" на центральном канале, просто заручившись поддержкой человека, который был продюсером этого фильма, на свой страх и риск он дал нам пленку. Все было очень либерально. Не было понятия “формат”.

Роберт Остролуцкий, лидер групп “Кронер” и “Собаки Табака”: Володя Епифанцев был и остается великим художником, а еще он великолепный монтажер. На двух видеомагнитофонах он мог смонтировать такое! Потом смотришь и думаешь, что это художественный фильм с сюжетом, с историей, снятый с нескольких камер, хорошо снятый причем. Однажды он мне предложил поработать с ним в программе “Деконструктор” на канале ТВ-6, а впоследствии в программе “Дрема” в качестве музыкального редактора и помощника режиссера. В то время как раз компания Feelee начала привозить известных западных подпольщиков — Диаманду Галас (Diamanda Galas), Laibach, Einsturzende Neubauten. Володе это было близко, так что такие события мы освещали широко и масштабно.

Борис “Тревожный” Акимов, журналист, экс-редактор журналов Rolling Stone, “Афиша” и др., художник, участник арт­группы “ПВХ”, музыкант группы Inquisitorum, основатель фермерского кооператива LavkaLavka, ресторатор: Мне запомнился такой сюжет в “Деконструкторе”. В кадре появляется Епифанцев и говорит: “К нам приехал Ричард Дэвид Джеймс, сейчас мы попробуем взять у него интервью”. Появляется человек в маске Афекса Твина (Aphex Twin), потом начинает убегать, Епифанцев за ним гонится. И весь сюжет заключается в том, что Епифанцев бегает за человеком в маске, тот падает, они дерутся, потом этот якобы Афекс Твин опять убегает. И всё! Потом выяснилось, что в маске как раз бегал Роберт из “Собак Табака”.

Виктор “Пузо” Буравкин, музыкант групп Inquisitorum, “Прохор и Пузо”, FM и других, художник, участник арт­группы “ПВХ: В первый приезд Eisturzende Neubauten был такой сюжет. Епифанцев их притащил на какую-то свалку. И Бликса говорит: “Ты куда нас привел? Что это за помойка? У меня дорогущий костюм”. Конечно, он, скорее всего, стебался, а Володя ему всячески подыгрывал, пытал на тему андеграунда — типа, что это такое? А Бликса отнекивался: “Какой, в жопу, андеграунд, у меня костюм за три тысячи долларов, куда ты меня привел?!”

Роберт Остролуцкий: В то время ночное вещание только начало развиваться, и Епифанцеву предложили телепроект с уклоном в сексуальную тематику. Делать, по сути, надо было то же самое, что в “Деконструкторе”, только с сексуальным подтекстом. Достаточно опрометчивой была идея предложить это такому психопату, как Володя Епифанцев. Но он, конечно, согласился и стал режиссером. Пригласил сценариста, историка и писателя Олега Шишкина. Володя придумывал, как должны себя вести артисты, во что они должны быть одеты... А несколько выпусков “Дремы” в качестве режиссера сделал я, поскольку Епифанцев был в кадре.

Владимир Епифанцев: Программа “Дрема” появилась очень просто: мне предложили ее сделать. Я в то время очень много всякого снимал на камеру для себя, и мой начальник на телевидении, у которого я работал корреспондентом, увидел эти любительские съемки и понял, что я могу быть режиссером. Фамилия начальника была Горожанкин. Ничего особенного я на самом деле не выдумывал — хотел сделать так, как делают на европейском MTV. Но, поскольку я не был профессионалом, моя стилизация под западную безбашенность вылилась в очень эстетскую безбашенность, издевательство над традиционным телевидением. К тому же денег было мало, часто приходилось снимать самому, даже без оператора, естественно, без стилистов и костюмеров. Иногда ведущие выходили просто в трусах и грязных майках. Был такой панковский настрой, но при этом мы эстетствовали, писали какие-то шифрованные тексты, иногда цитировали известных философов, поэтов. Зрителям это, скорее всего, было непонятно. Им, наверное, казалось, что какие-то чуваки обдолбались и случайно попали в эфир.

Дмитрий "Сид" Спирин, лидер группы “Тараканы!”: Это была ежедневная передача, выходившая поздно ночью. Программа по своему жанру не была похожа ни на что из того, что вы когда либо видели или увидите в будущем по ТВ. Смесь из трэш-­спектакля, нарезанного на серии, ведение в хоррор-стиле с легкими элементами порно и тотально некоммерческого индастриал- и нойз-видео — вот чем была “Дрема”. Вован и несколько его актеров (среди них Анфиса Чехова, известная в будущем телеперсона) появлялись на экране в кожаных садо-мазо-причиндалах, разыгрывая сцены из жизни строителей. Они убивали и насиловали друг друга, хлестали плетьми, стебали рекламные ролики и Шекспира и делали все это с отличным вкусом, стильно и профессионально. Я не знаю, как такая программа могла выходить в эфир в России. Мне также сложно представить ее на телевидении любого другого государства. Однако это было, и сотни тут же появившихся по всей стране фэнов “Дремы” не дадут соврать. “Дрема” была мечтой любого культурного террориста. Она была натуральной ядерной бомбой для общественного сознания. Нет никакого сомнения в том, что, иди она в прайм­-тайм, а не ночью, да еще и с парой-тройкой повторов, полстраны сошло бы с ума за считанные недели. Она была как тонна LSD в водопроводе.
(Из книги “Тупой панк-рок для интеллектуалов”)

Борис “Тревожный” Акимов: Я не могу сказать, что от “Дремы” я испытал какой-то шок. Мне тогда просто казалось, что это круто настолько, что надо смотреть ее всегда, когда идет. Я уже много лет живу без телевизора и совершенно забыл то ощущение, что в определенный момент надо нажать на кнопку, повернуть ручку и смотреть программу. Но вот с “Дремой” я это делал всегда. Меня больше интересовала там не музыкальная составляющая, а именно театрально-***нистическая.

Андрей Бухарин, журналист, обозреватель Rolling Stone, в прошлом — музыкальный редактор журнала “ОМ”: “Дрему” мне видеть приходилось. Впечатление было очень смешанное — и нравилось, и не нравилось. Конечно, сейчас такой беспредел на ТВ вообразить себе невозможно, но 90-е были временем нереальной свободы. Я четко понимал, что живу в самой свободной стране мира.

Герман Виноградов, художник, музыкант, автор перформансов: У Епифанцева и Шишкина была выдуманная история, все-таки смех такой. Может, на молодежь это производило какое-то впечатление, не знаю. Но для старшего поколения, для меня было видно, что это такая игра. И поскольку еще я этих людей лично знал, то... Слишком надуманные тексты были у Шишкина. Даже можно сказать, перверсии у него были какие-то. Нереализованные сексуальные фантазии, что-то в этом роде.

Роберт Остролуцкий: До руководства ТВ-6 очень долгое время не доходила эта программа — то есть они ее запустили, но какое-то время сами не смотрели. А когда увидели, нас вызвали на ковер к Демидову с Олейниковым (Иван Демидов в тот момент был заместителем генерального директора Московской независимой вещательной корпорации, а Александр Олейников — заместителем генерального директора дирекции “ТВ-6 Москва”. — Прим. авт.) и там сказали: “*б вашу мать, ребята, у вас классная программа, ох**тельная”. Дословно. Прямо так, с матом, хотя люди они респектабельные. “Нам очень нравится все, но мы за*бались получать из-за вас по шапке. Поэтому давайте-ка помягче”. А помягче мы не могли и не хотели. Мы сразу же решили, что музыка у нас будет как можно более жесткой, начиная с Napalm Death и заканчивая Swans. Поскольку Feelee были дистрибьюторами Mute Records, у них был неплохой выбор видео, которые нам подходили по формату и которые не принимал к показу ни один канал. Многие клипы брали у друзей. Я был дружен с Дмитрием Великановым, который делал программу “Экзотика”. Спасибо ему за клипы.

Владимир Епифанцев: Руководство ТВ-6 считало это позором для канала, а Горожанкину, который задумал программу, наоборот, все очень нравилось. Но, когда его стали критиковать сверху, он тут же обосрался и попросил нас убрать всю эту шизоидность. А мы, наоборот, добавили. То есть, например, в программе стали появляться клипы Киркорова — но после него я вставлял какую-нибудь блэк­-металлическую группу, и все это выглядело еще более чудовищно, чем если бы мы просто крутили блэк. Я, кстати, вижу параллель между блэк­-металлистами и Киркоровым: и те и другие — “черные”. Только если блэкеры — честные сатанисты, то Киркоров — скрытый, латентный сатанист. И все ему подобные тоже. Сейчас их очень много стало — настоящий шабаш можно увидеть на канале “Столица” по вечерам, когда идут проплаченные клипы типа Назарова или Ковалева и группы “Пилигрим”. Подобного фрик-шоу больше нигде не увидишь, только на этом канале — я уже много лет наблюдаю. Если бы Дэвид Линч приехал к нам на месяцок, посмотрел эти программы, он бы понял, что ему сказать больше нечего, а все эти люди, в смысле Назаров и Ковалев, за него все уже сказали.

Роберт Остролуцкий: “Дрема” просуществовала около года. Был там такой, например, сюжет: война, отряд партизан идет по лесу третьи сутки. Епифанцев в каске, командир. И вдруг выясняется, что в отряде есть предатель, и все начинают думать, кто это, подозревая друг друга. Военное время жестокое, шутить не любит. Обнаружат предателя — сразу расстрел. Там был очень красивый закадровый монолог. Командир вспомнил свою жену Соню: “Интересно, как она сейчас без меня, ждет ли?” В этот момент в кадре появляется жена. Она гладит белье. “А если я погибну? Ей будет легко?” Сзади возникает фашист, его играл я. Выхожу, беру ее за задницу, начинаю шлепать, имитировать половой акт и зловеще хохотать в лицо командира. Это все происходит в его воображении, и вот он думает: “Сука! Значит, легко ей будет горевать! Да — легко и почетно. Я здесь погибну, а она, падла, с каким-то фрицем развлекается!” Тут он встает и говорит: “Товарищи, предатель найден и обезврежен”. И стреляет себе в рот. Этот сюжет увидел президент МНВК (Московская независимая вещательная корпорация. — Прим. авт.) Эдуард Сагалаев. А он, собственно, человек, который помнит войну. Не знаю, насколько это достоверно, но нам сказали, что именно после этого сюжета его увезли в больницу с приступом. И он, оправившись от удара, начал закрывать “Дрему”.
На нас оказывалось сильное психологическое давление, которое нам, впрочем, было по барабану. Мнения учредителей насчет программы разделились. “Дрему” отстаивал, как ни странно, Демидов. Пономарев с Олейниковым считали это грязью и чернухой. В итоге они решили, что закрывать нас бессмысленно, лучше дождаться окончания контракта. До этого мы принципиально не показывали русских артистов, за исключением “Собак Табака”, Thaivox и всего того, что выпускали Okular Records. И когда нам начали навязывать историю с Филиппами Киркоровыми, “Ляписами Трубецкими” и тому подобными коллективами, безусловно, мы не могли отказаться, потому что они были бюджетными, попадали в эфир за деньги. А мы получали достаточно неплохую зарплату, я, помню, даже ходил по магазинам, не зная, что себе купить, так как мог позволить себе все. И мы решили так: подождите, этих артистов мы смешаем с такими группами, что мало не покажется! Шишкин придумал концепцию, что мы их не будем оскорблять, а, наоборот, будем возводить в ранг богов, но таким образом, что они сами откажутся от размещения своего творчества в нашей программе. Мы брали клип Филиппа Киркорова, прерывали на половине группой Impaled Nazarene, Burzum или Brutal Truth. Никто из наших артистов ни разу не возмутился. Их показывают — и это главное. Но в итоге контракт все же не продлили, и “Дрема” закрылась. Володя потом еще был режиссером программы “Культиватор” на ТВЦ, но это тоже длилось недолго.

Александр Кондуков, журналист, главный редактор журнала Rolling Stone: Благодаря “Дреме” вырос такой персонаж современного гламурного глянца, как Анфиса Чехова, в которую Епифанцев вбивал абсолютно шизофренические тексты. Позже, став ведущей своей передачи “Секс с Анфисой Чеховой”, она сохранила все те же инфернальные интонации. Налицо счастливый случай, когда внутри светского гламурного персонажа живет некое сделанное садистом-режиссером существо, которое стало голосом для всех неуверенных в себе телочек, желающих быть по своим повадкам похожими на Анфису. Программа “Дрема” на самом деле была одной из самых ярких иллюстраций деятельности канала ТВ-6, который во главе с Иваном Демидовым пытался дрессировать новую аудиторию смутного времени. “Партийная зона”, “Дрема”, “Знак качества” — все это были поиски новых русских людей, которые на самом деле телевизор скучными вечерами 90-х не смотрели. Они жрали водку и крутили ручки музыкальных инструментов, а театрализованный выплеск ТВ-6 обрушился на голову людей, которые с массами никак связаны не были. И успех у этих людей — которые до сих пор, кстати, стесняются говорить про “Дрему” что-то хорошее — едва ли был просчитан. Я могу сказать, что от индустриального театра “Дремы” только одна Чехова на самом деле и выиграла — она нашла свой образ и благодаря ему смогла припудрить короткие ноги, огромную задницу и лицо колхозницы. Она стала обложечным персонажем без бэкграунда — это была победа.

Дмитрий Спирин: После закрытия “Дремы” Епифанцев получил предложение делать похожую программу на ТВЦ, куда и перетащил всю свою тусню, а также сделал мне предложение сниматься у него. Это всегда было моей нереальной мечтой — быть частью чего-либо подобного. Новый проект получил название “Культиватор”, программа была еженедельной. От “Дремы” там остался только дух, форма была абсолютно другая. Передача шла в прямом эфире, с врезками клипов и заранее записанных кусков. Мне приходилось заучивать огромные куски диалогов и монологов, написанных Олегом Шишкиным, постоянным Володиным сценаристом. Олег писал немыслимо остроумные, смешные и абсурдные штуки. Сейчас он известный писатель, вы найдете его книги в любом крупном книжном магазине. Мы круто веселились, изготавливая столь высокобюджетный продукт, как телепрограмма. Мы как могли издевались над социумом и обывателями, включавшими в субботний вечер ТВЦ, канал московской мэрии. Веселуха продлилась недолго, через несколько месяцев нас закрыли.
(Из книги “Тупой панк-рок для интеллектуалов”)

Александр Кондуков: Мне хорошо запомнилась вся эта чушь, которую Шишкин и Епифанцев вкладывали в уста Анфисы и других нескладных актеров­-ведущих. Это был бесконечный телеспектакль­-деконструктор, создатели которого честно выжимали из себя весь сок. Надолго их, увы, не хватило. Когда программа “Дрема” шла внахлест с телешоу “Знак качества”, это рождало абсолютно ураганный эффект бесконечного фрик-шоу, что идеально шло под ночное распитие водки в общаге, бесконечное прослушивание Мэрилина Мэнсона и психоаналитическую болтовню. Таким образом рождалось совершенно новое захватывающее телевидение, частью которого становились твои друзья и соседи. Все мы, учась во ВГИКе, в принципе понимали, что ребятам о**ительно повезло: они нашли деньги под реализацию всех волнующих нас тем и способы демонстрации своего отвращения к обществу потребления и мещанству. Прежде всего, это было искусство протеста — и “Дрема”, и “Знак качества”. Очень яркого и, как все протесты, бессмысленного. Он очень недолго существовал. И слава богу, что недолго, иначе бы он быстро всем наскучил, и из окололегендарного статуса весь этот “дрема­мир” превратился бы в визуальное графоманство. Там и так это чувствовалось, так что закрыли проект вовремя.

Владимир Епифанцев: Мы были нонконформистами в чистом виде. Это была аномалия — как прыщ, который созрел в какой-то момент и лопнул. Нам не было никакого дела до привычного порядка вещей. Мы как вошли на телевидение извне, так и просуществовали в этом состоянии аномалии полгода. Посыла нонконформистского мы не имели в виду — мы просто такими были. Мы никого ни к чему не призывали. Мы были такими, какие есть, и делали то, от чего сами перлись.

Слово “андеграунд” недаром в буквальном переводе означает “подвал”. В Европе независимая культура традиционно и очень тесно связана со сквотами — то есть с пустующими помещениями, которые нелегально заселяют и обустраивают самопровозглашенные художники, музыканты и прочие деятели культуры и искусств. В сквотах устраиваются клубы и галереи, проходят перформансы и концерты, там же живут их создатели. Власти, как правило, смотрят на это сквозь пальцы — в конце концов, лучше уж подпольная жизнь, чем разруха и обветшание. В датском Копенгагене благодаря сквотам прославился целый район — Христиания. В Голландии дошло до небольшой войны между сквоттерами и полицией на амстердамских улицах — и в конце концов местное правительство приняло закон, согласно которому бесхозное здание может быть отдано тем, кто его занял, если они докажут в суде, что будут использовать его лучше и выгоднее, чем прежний хозяин.
В России сквоты толком не прижились — даже самые радикальные музыкальные заведения вроде уже описанных нами “Там-Тама” и “Клуба имени Джерри Рубина” все-таки ориентировались именно что на слово “клуб”, а значит, так или иначе договаривались с владельцами помещений и подчинялись каким­никаким формальным законам. Впрочем, в 90-х, когда здешняя власть смотрела сквозь пальцы примерно на все, включая саму себя, сквоты все-таки сыграли свою роль. Возникновение местной рейв-культуры напрямую связано с питерскими сквотами — именно в занятых диджеями и музыкантами огромных старых квартирах в шикарных дореволюционных домах проходили первые вечеринки. В Москве с этим делом все было несколько хуже. То есть сквоты, разумеется, были, но недолго — и обитали в них в основном художники, а не музыканты (скажем, заметную роль в развитии здешнего современного искусства сыграла “Галерея на Трехпрудном”, собственно, и представлявшая собой сквот, жители которого еженедельно устраивали самые дикие выставки и перформансы). Но были и исключения. Заброшенное заводское помещение неподалеку от метро “Новокузнецкая”, нареченное “Фабрикой кардинального искусства”, полностью соответствовало своему названию: в конце 90-х именно оно стало главным домом и идеологическим центром московских индустриальщиков — и “Собаки Табака”, разумеется, имели к этому самое прямое отношение.

Владимир Епифанцев: Я с самого детства чувствовал себя отщепенцем и всегда находился в состоянии протеста. Поэтому мой сквот был органичным продолжением меня и моих представлений о жизни. Я там жил и делал спектакли. Это место нашли Алексей Тегин со Славой Пономаревым, следом и я подтянулся. Они заняли левое крыло, я — правое. А потом, когда я строил театр, мне уже помогала только мама — остальные отказались, не поверив, что у этого пространства есть будущее. Где-то полгода продолжалось строительство, и потом уже туда подтянулся тот же Роберт. Я не возражал. Там шла и концертная деятельность, и спектакли, и театральный фестиваль у нас там засветился. Были музыкальные перформансы — как отрепетированные, так и абсолютно спонтанные.

Алексей Тегин, музыкант, создатель проектов Corps, Phurpa: У нас был сквот на Болотной площади. Там стоял домик, на первом этаже которого ночевали водители поливальных машин. У них сменная работа была. Они рано утром просыпались, заводили машины и ездили по Москве. Вечером напивались и засыпали. А второй этаж захватили мы. У нас там стояла аппаратура, и мы лупили индастриал какой-то, тибетскую музыку, все вперемешку. Место отличное было. Публика ходила. А потом нам позвонили и сказали, что если вы до девяти утра оттуда не уберетесь вместе с вашей аппаратурой, со всем, экскаваторы этот дом счешут. И мы, значит, поздним вечером со Славой Пономаревым подъехали — машина у нас была, — вытащили все, но куда это везти? Увидели арку, я говорю: пошли в эту арку. И мы зашли в Роснефть, она как Пентагон сделана, внутри пусто. Вдруг видим — там руины какие-то стоят без дверей. Мы зашли в помещение, а там классно. И совсем недалеко, 300 метров всего. Мы туда завезли все это наше барахло, закрыли каким-то тюлем, а утром уже я поехал на рынок, заказал доски для пола, которого там не было, железную дверь... И оказалось, что это действительно ничейная штука, это бывшие смирновские склады водочные. И мы там сделали себе базу. Потом Володька Епифанцев, приятель мой, сделал там театр.

Андрей Бухарин: Епифанцев, человек мне крайне симпатичный, был тогда, как мне кажется, все-таки “пионером”, то есть начинающим энтузиастом. И, насколько я знаю, ключевой фигурой в том же сквоте на фабрике был все тот же Тегин, к которому я заходил на его тибетские выступления.

Алексей Тегин: Володя Епифанцев развел Сороса на деньги, сказал, что будет ставить по Вампилову “Утиную охоту”, где в конце концов гигантский утенок резиновый с электромоторами пожирает всех участников спектакля, Шишкин написал это все. И под это дело был выдан грант, четыре тысячи долларов. Никакой “Утиной охоты”, конечно, публика не увидела, а увидела театр Епифанцева. Он туда эти деньги вложил. Купил свет, аппаратуру, корм для качков и штангу. И он, значит, качался, жрал этот корм, у него был свет, у него была аппаратура и был театр. Его собственный театр. Делай что хочешь. Там не было сцены, публика сидела в трех метрах от того, где эта гадость происходила. Там же сняли внизу быстренько фильм “Зеленый слоник” — все в этих трущобах. Туда стала ходить публика, которая была в то время цветом русской культуры. (Смеется.) Мы были никому не нужны, кроме самих себя. Жесть действительно была, потому что там было холодно, мы воровали какие-то тэны, подключали к ворованному электричеству... Я под землей нашел какие-то кабели в руку толщиной, туда все привинтил. Никто не мог найти, откуда утекает электричество. У нас был свет, свое тепло, никакой аренды и публика оголтелая, которая на все это смотрела. Отлично!

Филипп Козенюк, музыкант группы “Собаки Табака”: Там было офигенно. Самое клевое место из всех, что я видел. Очень странное само по себе: вокруг суета, шумный город (оно находилось совсем рядом с Кремлем, на Болотной площади, напротив кинотеатра “Ударник”). То есть прямо самый центр, центрее некуда. Вокруг лимузины, улицы, залитые светом, везде движуха... И вдруг ты проходишь через помойки, какие-то ворота железные и оказываешься в совершенно изолированном мирке, в котором разложены всевозможные шаманские прибамбасы Тегина. Сразу чувствуется, что здесь что-то происходит, настоящий живой андеграунд. Постоянно тусил народ интересный... В одной части “Фабрики” были Тегин с Пономаревым, а в другой Епифанцев оборудовал себе театр. Я, помню, помогал дверь туда вставлять.

Дмитрий Спирин: Если зайти за скульптурную композицию Шемякина на Болотной площади, выйти из парка и перейти через дорогу, то в доме напротив будет арка с воротами. Вот за ними во дворе, в полуразрушеных корпусах бывшего чего-то, Володя обосновался весной или летом 99-го года. У “Тараканов!” был аппарат, но не было места для репетиций, а Вове нужна была подзвучка для спектаклей. Вот мы и заехали туда на основании обоюдных интересов. “Тараканы!” репетировали песни для будущего альбома “Попкорм” (и даже сняли там клип на “Панк­рок­песню”), Володя репетировал и показывал свои шоу. Там повсюду валялись маски, костюмы, бензопилы, фаллосы, садо-мазо-приспособления и тому подобный стафф. Также висела боксерская груша. Наверное, Вова на “Фабрике” между делом еще и спортом занимался. Место, как я понял, было сквотировано или занималось на полулегальных условиях. Иногда мы ходили смотреть представления, это было очень круто, хотя временами и тяжело, особенно когда он начинал индустриально гудеть в микрофон. Зал был сравнительно небольшой, мест на 50–70, публика к Вове ходила весьма исправно.

Алексей “Прохор” Мостиев, музыкант, участник групп “Собаки Табака”, “Прохор и Пузо”, Altera Forma и других: Это был просто цех, окрашенный в черный цвет. Какие-то сколоченные лавки. Списанный свет из театра. Володя своими руками очень многое сделал. Помещение существовало два года, там постоянно были спектакли, концерты, никакой рекламы, ничего, но об этом знала вся Москва, и там всегда был полный зал, битком.

Алексей Тегин: Был, например, спектакль у Епифанцева “Ромео и Джульетта”. На сцене стоял стол, на нем гроб и бордовая скатерть, на которую падал зеленый свет, поэтому она получалась черная, кровавая. Он сидит в маске с головой барана, которую я ему дал. И ничего почти не происходит. Потом он черный потолок целлофановый ножом разрезает, оттуда сок льется — кровища. Ну и после спектакля... Мороз, публика выходит, мерзнет, ждет главного исполнителя. Главный исполнитель выходит в чем мать родила, потому что последняя сцена была — что на него кровь льется, ну вот этот свекольный сок, который мама давила по десять литров для каждого спектакля (мама Володина ему вообще все время помогала, таскала курицу, женщина в такой кепке, отличная). И он начинает из ведра обливаться холодной водой и все смывать. Все течет на снег, и он одновременно дает интервью.

Виктор “Пузо” Буравкин: На фабрике происходила полная анархия. Ну то есть в каком смысле анархия? Каждый пришедший делает что хочет, но отвечает за то, чтобы все было нормально. Там не было ни одной стремной или неприятной ситуации. Хотя народ приходил со спиртным, естественно, и так далее. Люди были разные, но все проходило спокойно. Наверное, давила харизма Епифанцева — он человек харизматичный, при этом здоровый и сильный. Лично я бы с ним драться не стал. Народ, видимо, его побаивался и вел себя прилично.

Алексей Тегин: Током било много раз. В частности, с Володей как-то мы залезли в щитовую, и у меня случайно упала отвертка. А напряжение там ампер я не знаю сколько. Но провода диаметром сантиметра три. И там образовалась шаровая молния. Мы стояли на площадке за этим шкафом. Эта шаровая молния рядом встала. И Володя, будучи качком под 100 кг, сделал сальто через железные прутья, где спрятался. Слава богу, не убило никого.

Филипп Козенюк: Рядом с “Фабрикой” была свалка, и там валялась куча разного железа: бензобаки от грузовиков, вентиляционные трубы гигантского диаметра, чего только не было. Епифанцев соорудил целую баррикаду из этих труб, невъ**енную просто, высотой метра три, наверное. Все эти железки подзвучивали пьезодатчиками, и сами они стояли тоже на железных фигнях больших. По всему этому можно было стучать, и все это еще звучало через обработку. Получалось не хуже, чем у Missing Foundation.

Роберт Остролуцкий: По сути дела это был оазис индустриальной культуры. Входные билеты продавались по очень доступной цене. В одном помещении выступал Алексей Тегин с тибетской музыкой Бон. С другой стороны Епифанцев ставил спектакли и концерты. Я тоже ему в этом помогал. Это было великолепное место, где можно было жить и творить, оставившее у многих самые теплые воспоминания. Благодаря правительству Москвы все это было уничтожено.

Алексей Тегин: “Зеленый слоник” там был за два дня снят. Спустились вниз, а там эти теплоцентральные трубы. Шинель где-то на помойке тут же нашли — они там кругом были. Там же нашли тарелку, в которую насрали, все реально. Ну и какую-то лампу подвесили. Володя тут же, под боком. И обошлось это в стоимость, я думаю, ровно той бутылки вина с закуской, которую все выпили потом. То есть ни-че-го не было вложено. Слава богу. И снималось это ни для кого, вот что важно. Света Баскова это делала, потому что ей нравилось. Там актеры даже не репетировали, потому что, будучи в этом подвале, такие диалоги — это естественно. Они не спровоцированы каким-то “я вот вам сейчас покажу”. Я не видел сценарий, но, по-моему, там полная отсебятина была, что и хорошо.

Борис “Тревожный” Акимов: Как-то мы пришли к Епифанцеву. У него то ли в этот день вообще ничего не было, то ли слишком рано зашли — не помню. И выходит к нам Володя, по пояс голый... А у него была большая комната, метров сорок, наверное, и в ней среди прочего были всякие штанги и так далее. И, значит, Володя ходит там по пояс голый, накачанный. Вдруг открывается дверь с другой стороны зала, и оттуда выходит еще человек десять качков. Я думаю: “П**дец, что это?” Оказывается, какое-то сборище культуристов было там же, в этом сквоте. И эти качки вместе с Епифанцевым начинают заниматься: “Давай! Штангу! Жми!” Я смотрел минут пятнадацать. Это офигенно выглядело. Понимаешь: творится какое-то авангардное безумие, и тут же качаются с огромным рвением какие-то качки. Потом Епифанцев проходит из этой комнаты в зал и точно так же по пояс голый, только уже с рогами на голове, начинает что-то орать и рычать, репетировать. Мне тогда было жутко интересно: что эти качки про него думают? Он выходит в зал, орет что-то с рогами на голове. Потом возвращается к ним: “Давай! Штангу! Давай! Жми!”

Алексей Тегин: Постольку поскольку все громко там было, а рядом Кремль, Москва-­река, и мы били в барабан двухметровый, который, собственно, разносился во все тяжкие, потому что мы его на улицу еще вытаскивали. На многие километры по воде... В общем, мы доигрались до того, что к нам пришли автоматчики. У нас была репетиция, и пришли три человека с “калашниковыми”: мол, что здесь происходит? Это, наверное, притон наркоманов? Я говорю — нет, мы сейчас будем петь, играть. Если хотите, заходите, посидите, послушайте, отдохнете. Они просидели весь концерт и ушли, забыв автоматы там. Я за ними бежал — пацаны, стрелялки свои возьмите. То есть это производило впечатление.

Филипп Козенюк: У Епифанцева на “Фабрике” был концерт, там был какой-то эмбиент, потом я на противне пожарил мясо. А до этого на противне мы играли, он звучал хорошо. Потом этот противень мы через публику пустили, народ мясо покушал, вкусно было, а потом я это мясо выблевал. Аплодисменты были: публика на “Фабрику” ходила врубающаяся. А вот в каком-то клубе на “Павелецкой”, не вспомню уже названия, мы на концерте тоже пожарили мясо, а потом стали раскидывать его по залу. Народ от этого нормально так при*уел. Сейчас бы я ничем таким не стал заниматься.

Владимир Епифанцев: Закрылся сквот по обычной причине — это была не наша территория, она была куплена какой-то государственной компанией. Они, в общем, даже не были против нашего там присутствия и за два месяца до выселения нас об этом предупредили. Милиция тоже к нам лояльно относилась, видела, что это не бомжатник и не наркопритон, а театр. Была и сцена, и концертный зал, и сделано все было достаточно уютно. Публика разная приходила. Единственное, что я делал незаконно, — воровал много электричества.

Алексей Тегин: Мы на территории Роснефти все это делали. Им, в общем-то, было наплевать на нас. Но одновременно было наплевать на нас и тогда, когда они этот особняк, то есть эту вот всю “Фабрику”, стали разрушать экскаватором. Когда я спросил, на хрена вы это делаете, — ну, люди любят поломать то, что торчит из земли, понимаешь. Может быть, деньги какие-то кто-то находил. Они решили себе там автостоянку сделать. И вот еще смешная история, почему они там ее себе не сделали до сих пор. Ну просто я... Мы сделали там ритуал, это была совершенно магия разрушения — как раз чтобы эти все мотивации не исполнились. И потом я узнал как-то после этого, что воды реки подмыли всю эту штуку и там строить ничего нельзя. Вот так и получилось. Так они ничего и не построили. Если бы нас оттуда не выгнали, я не знаю, может быть, все и по-другому бы сложилось в российской культуре *баной. Кто знает...

Книга "Песни в пустоту" в продаже с 15 октября.