ФЕСТИВАЛЬ  Опасная глубина

"Глубокая Глотка, или Опасные Связки" - это ежегодный фестиваль голоса, который проводится в московском Культурном центре ДОМ на протяжении семи лет - первый фестиваль состоялся в 1999 году, вызвав, смею предполагать, уже одним своим названием волнение в окультуренных массах. Говорят, фестиваль заимствовал свое имя у одноименного порнофильма. Поверим на слово.

Вопреки недвусмысленным ассоциациям, которые, к слову сказать, уже успели потерять свое первичное скандальное значение, мне, нечастому посетителю ДОМа и любителю вокальных изысков, было весьма любопытно, насколько глубокие глотки будут представлены в Культурном центре. И надо сказать, я в своем любопытстве была не одинока - перед началом второго дня фестиваля зал очень быстро наполнялся разновозрастной публикой. В программе были обещаны швейцарские музыканты - Эрика Штуки (вокал), Мэтью Пэрин (sousaphone), Джон Сасс (туба), и гости из Челябинска - Ольга Леонова (вокал), Даша Онищук (вокал), Новый Художественный Ансамбль.

Собственно, челябинцы и начали фестивальную программу. Только с названием группы вышла накладочка. Лев Гутовский, лидер т.н. "Нового Художественного Ансамбля", представил свою группу как проект "Сирота", затем быстро исправился, оговорив, что это название уже неактуально, и предложил считать предстоящее выступление проектом "День Сурка", со всеми вытекающими из этого названия аллюзиями. Но и "сиротливые сурки" не открыли концерт. На "разогрев" поставили самую молодую участницу фестиваля - Дашу Онищук. Пианист Гутовский долго пытался дать понять зрителям, что же именно их ожидает. Говорил о том, что обнаружился талант в его подшефной совершенно случайно, что барышня исполняет исключительно авторские вещи, и исключительно на непонятном даже ему, каком-то "птичьем" языке; что творчество m-lle Онищук бьет "выше пояса", в отличие от песнопений выходцев "Фабрик", рассчитанных на нижние чакры; что циники, услышав ангельский голосок Даши, должны рыдать. Скажем прямо, обошлось без рыданий, но слушать себя девочка заставила.

Откровенно красивое, на вид пятнадцатилетнее дитя, предусмотрительно поставив подле рабочего места чашку с теплым чаем, усаживается за рояль и под собственный аккомпанемент заводит странные трелеобразные попевки. У Даши несильный, дрожащий от волнения, но верно интонирующий голосок-сопрано; очевидная тяга к диссонирующим интервалам, частым форшлагам и атонально-внеритмической организации песен. Даша пташкой прыгает из октавы в октаву, явно не придает значение и без того полубессмысленным текстам, походящим на птичье чириканье. Девочка играет со словами, словосочетаниями и звуками, как если бы ей было лет на десять меньше, чем есть на самом деле. Так совсем еще малыши наугад составляют слоги, с интересом наблюдая за тем, что исторгается из их собственных уст. Начиная петь якобы на английском, юная вокалистка коверкает и упрощает произношение слов этого иностранного языка до того, что он начинает смахивать на латынь, а потом вообще утрачивает свои характерные черты. "Ай кэн сынк бу сорк са фа со ля ми" - примерно так выходит.

Песни у Даши гармонически интересные, пестрящие нестандартными решениями, но довольно однообразные в отношении ритмических рисунков; тембр по-детски гнусавый; чувствуется, что девочка вряд ли брала уроки вокала. Впрочем, и правильно, что не брала. Какой бы учитель одобрил подобную композиционную деятельность. Думается, что редкий учитель. По чести говоря, большие сомнения я испытываю и на тот счет, что Дашины сверстницы когда-либо предлагают ей "спеть что-нибудь из новенького" на каком-нибудь девичнике. Тому, что делает этот, по сути, шаловливый и (уверена) интравертный ребенок, место найдется скорее в детской комнате фамильного дворянского особняка, - за роялем, или чего лучше, клавесином, да чтобы маменька, слушая избранные произведения, выполненные в настроении "Грачи прилетели", ласково ерошила чаду волосы и приговаривала: "Ах, ты моя выдумщица!". Ну, или как вариант, еще можно в московском ДОМе выступить, перед любителями авангарда и всяческой альтернативы. А-ля кейждевское произведение продолжительностью в 10 секунд или маршевый рефрен "Гудбай, ба-ба-ба-бай!" - дорогого стоит. Вот и внимают искушенные выступлениями звезд "Другого Искусства" девичьим экзерсисам, которые не пропустили бы ни на школьный вечер, ни на отчетный академ-концерт в музыкальной школе.

Группа, оказавшая Даше Онищук протекцию и привезшая ее вместе с собой в Москву, - ранее упомянутая "Сирота" aka "День Сурка" aka "Новый Художественный Ансамбль", шла вторым отделением. А в перерыве, когда Львом Гутовским было высказано предложение всем немедленно "антрактироваться", давали кино. Отрывок из знаменитого "Eyes Wide Shut" (и снова фигурирует число 1999 - год выхода фильма) - где между героями Николь Кидман и Тома Круза происходит очередное выяснение отношений под воскурение определенных трав. В момент, когда Кидман обуревает истерический смех и она, в состоянии интоксикации, падает на пол, фильм начинает "сбоить" и зацикливается. Поначалу всем присутствующим кажется, что зависла программа просмотра, но не тут-то было. Из приступов Кидмановской истерики челябинскими умельцами была сделана искусная нарезка, построенная по принципу форматного музыкального произведения, и выдалась она действительно занятной, подтверждением чему стал здоровый смех по другую сторону экрана. После того, как Николь в припадке исколотила себя парой сотен ударов в живот, художественно сгруппированных режиссерами в ритмические пследовательности, фильм снова обрел сюжетную линию и благополучно завершился там,... где было задумано, опять же, челябинцами. На фоне тяжелого томокрузовского взгляда на сцене появилась инвалидная коляска с сидящим в ней Львом Гутовским, якобы врач и якобы медсестра. Впрочем, немного об авторском замысле номера.

Так называемая Пьеса #2, с которой музыканты выступили на фестивале и которая была подготовлена специально для него, в оригинале представляет собой произведение "Sometimes I Fell Like A Motherless Child", написанное в начале XX-го века (автор Harry Thacker Burleigh), исполнявшееся за век своего существования и Вэном Моррисоном (Van Morrison), и Элвисом Пресли (Elvis Presley), и Джин Ли (Jeanne Lee); версия последней, опущенная на нону, как раз и была использована в Пьесе #2. Подготовка музыкантов к фестивалю проходила в режиме дистанционного взаимодействия - вокалистка Ольга Леонова изучала ноты и аранжировку, находясь в Турции (хотя, если по чести, то при должном импровизационном подходе учить там абсолютно нечего), а пианист и контрабасист репетировали непосредственно в Челябинске. Программа представляет собой сочетание записанных в цифровом формате треков и живого исполнения; художественный посыл произведения заключается в том, что в госпитале парализованный мужчина пристает к молодой привлекательной медсестре, и вместе они, якобы от нечего делать, создают что-то этакое. Да, и про "День Сурка" же не забывайте. А "Сирота", по всей видимости, проистекает от названия оригинальной песни - Motherless Child.

Итак, ненавидящий взгляд Тома Круза на стене; парализованный пианист; здоровая медсестра с бокалом чего-то теплокоричневого, по виду коньяка, но не исключено, что и чая; невозмутимый контрабасист - Пьеса #2 началась. Если вкратце, то произведение представляет собой немудрящий гармонический цикл (повторяющийся рефрен песни под аккомпанемент трех-четырех рояльных аккордов и трех-четырех контрабасовых нот), на фоне которого накладываются синтетические и шумовые эффекты (что-то сродни треску джековых входов в динамиках), а также воссоздаются звуки собачьего лая и хорового пения. Медсестра попивает коричневую жидкость, болтает ногами, сидя на стуле или пританцовывает, иногда поет. В целом - довольно любопытный образчик эмбиент-минимализма, встреченный публикой на "ура".
Но вокальные изыски фронт-вумен группы "НХА", Ольги Леоновой, заставили усомниться в "глубине"... не то, что бы глотки, но художественного замысла. Слушать вторичную Саинхо Намчылак - вернее, голые гортанно-фальцетные эксперименты, не сопровождающиеся содержательной составляющей, - честно говоря, малоинтересно.

Швейцарская участница фестиваля, хедлайнерв 2-го дня, Эрика Штуки осталась для многих terra incognita. Начало ее концерта пришлось на половину двенадцатого вечера. Тем не менее, выступление вокалистки в сопровождении сузафона и духовых оставило по себе интереснейшие впечатления: Эрика совершенно неожиданно исполнила несколько интересно реаранжированных композиций из репертуара рок-легенд: "Kashmir" и "Black Dog". Поразила артистически-красивым перформансом и теплотой в общении. запомнилась виртуозной работой с бэк-сэмплами и секвенсором, когда вокал переходит в звук тубы, а туба постепенно доходит до пронзительной легкости и растворяется в тишине. И напрочь перечеркнула предыдущие выступления профессионализмом.
Ведь этого мало - хорошо петь. Мало - использовать нестандартные сочетания инструментов и вокала. надо еще уметь делать это так, чтобы зрителю было, о чем вспомнить.