- Ай, ай, ай! - сокрушенно покачал головой Миша. - Что же теперь будут делать наши народные радиостанции? Вот и Раиса Максимовна больше не в курсе...
- А ничего не будут. Будут в ротацию брать, как всю жизнь брали, - злобно прорычал Борис и выругался совершенно некультурно и не смешно. - Только не у Васильева. Потому как они парни жизнерадостные, и особо умных не любят. Не надо здесь умнее других быть.
- Ну же! Полноте, Борис! - ответил ему Вовчик, посмотрев окрест мудрым и задушевным взглядом, как смотрел на пионеров в Горках контуженный Ленин. - Оставьте уже свои эвфемизмы! Вы же не в строительном главке - на вас дети смотрят. И от нас сейчас, можно сказать, зависит их будущность. Ближайшая, по крайней мере. Да и пора бы вам оставить свои жаргонизмы - мы как-никак давно уже живем в правовом государстве. Давайте изъясняться конструктивно, как это принято среди людей с крупными либеральными ценностями. Объективно изъясняться, на привычном всем собравшимся языке.
- И это правильно! - воскликнул Миша. - Вооружившись этим могучим языком, языком Пушкина и Тургенева, мы быстро придем к кунилингусу.
- Не к кунилингусу, Михаил, а к консенсусу! Опять запамятовали, мой старый добрый друг?! - рассмеялся Вовчик и поцеловал Мишу в покатый лоб. - Давайте к делу, господа! Пора чистить карму. ...Оставьте покурить, Борис! - Борис молча протянул наполовину выкуренную беломорину Вовчику, а сам пошел к машине. Обойдя ее с тыла, он отстегнул от цистерны толстую длинную кишку и бросил ее на землю Михаилу. Тот подхватил шланг подмышку и с ним исчез в низком здании с крохотными грязными оконцами, глядевшими из под самой кромки нависавшей крыши зрачками похмельного киргиза в огромной кепи "аэродромом".
- Готово что ли? - крикнул ему Вовчик.
- Давай! - раздался в ответ голос Михаила.
Вовчик залез в кабину грузовика, и через секунду что-то гулко заурчало под цистерной, а несколько наблюдавших за их действиями пионеров отошли подальше от машины.

- Итак, господа, на чем мы, собственно, прервались? - проговорил, не вынимая изо рта "Беломор", Вовчик. Он вылез из кабины, захлопнул дверцу и прислонился к ней спиной. - Ну и что с того, что наши радиостанции, эти узурпаторы FM-диапазона сознания, проклинаемые всей незапятнанной brainwash'ем частью населения, мало чем смогут поживиться на новой пластинке санкт-петербургской группы "Сплин"? Разве что традиционным хитом для лолиток с 1-го курса журфака, "Уроком географии", а также гуннской двухаккордной песней "Мы сидели и курили", напоминающей конец 80-х, когда в одной полынье оказались сразу и бардовская песня, и ресторанный шансон, и самые дешевые "расчески" Yamaha, и невозможность долго и хорошо записываться, и неумение играть на чем-то другом, кроме "расчески" Yamaha. Зато во всем остальном, господа, это честная, искренняя, проникновенная работа, рассчитанная на подготовленную аудиторию. Унавоженную русским роком, так сказать. Простите за каламбур. Вы же знаете, друзья, как я люблю русский рок. Трудно предположить, что Васильев, отправляя в люди свои солипсические стансы, рассчитывал найти понимание в умах широких масс. В этих стихах, как в эхе петербургских колодцев-дворов, слышатся шаги Бродского, отмеряющего от стены до стены марафон своих раздумий, узнается вдали тот материал, из которого Ахматова вылепила Цветаеву. Слова не мальчика, но овладевшего им мужа. Да и можете ли вы себе представить на радио слово "реверсивная"? Кстати, друзья мои, никто не знает, что это значит?

- Ну, это как если бы мы то, что сейчас выкачиваем, наоборот обратно сливали, - просипел Борис.
- О, теперь я, кажется, начинаю понимать, почему песни на пластинке пронумерованы в обратном порядке, от пятнадцатой к первой. А то я никак в толк взять не мог, отчего это у меня первая песня все время пятнадцатой не оказывается. Чуть с ума не сошел. - Вовчик радостно улыбнулся. - Остается только порадоваться за молодых интеллектуалов, которым судьба подарила возможность писать в унисон с душевным порывом, не задумываясь о завтрашнем хлебе насущном. - При этих словах Вовчик тоскливо сплюнул под ноги. - А вопрос о том, кем надо быть, чтобы позволить себе писать о передуманном и родном, мы оставим за 25-м кадром. Ведь и мы, господа, фигурально выражаясь, кой в чем вымазались, дабы обрести долгожданную свободу слова. А ведь были и мы когда-то рысаками... старшими научными сотрудниками...продавцами цветов... И вот теперь мы оказались вынуждены консолидировать наши усилия, господа, в той области, в которой мы, интеллигенция, сейчас, в трудную годину реформ и изживания пост-тоталитарного синдрома, больше всего нужны демократии и народу. Зато здесь, на этом последнем рубеже обороны либерализма и общечеловеческих ценностей, мы можем открыто высказывать наши взгляды, дискутировать и обогащать горизонты сознания друг друга, невзирая на временные трудности, обусловленные сложившимся характером экономических отношений. Тем самым, - он указал рукой в сторону корпусов пионерлагеря, над которыми на встречу дня вставала кудрявая, - мы на собственном примере показываем юному поколению, которому чужды ужасы прошлого нашей страны, как надо обустраивать Россию. Но, сказать по правде, господа, меня мучает ужасная догадка, что им чуждо не только это. А что они могут сделать на поэзию, - Вовчик посмотрел в сторону дверного проема, в котором скрылся шланг, - вообще подумать страшно. И будь это не Васильев, уже прилепивший к их мозгам "Орбит" без сахара, а какой-нибудь Костя Арбенин - хрен ему, а не "дешевая дистрибьюция" в каждом переходе метро. Хотя должен вам сказать, что этот альбом - для людей старшего поколения, уже познавшего ужас от посещения венеролога и общежитья ближних. Среди них, конечно, есть те, что не выросли на русском роке и не упускают случая, чтобы презрительно плюнуть в его сторону. Каково, интересно, было бы их внутреннее смятение, если б им довелось узнать, о чем поют их западные кумиры и что за пустопорожние личности эти самые кумиры, и что эти личности наполняет. - Вовчик постучал костяшками пальцев по цистерне. - Вам же, господа, я бы вам посоветовал вот какие песни с этого альбома: "Семь восьмых", "Шато Марго", "Сиануквиль" и, конечно же, "Бериллий". За вычетом двух ранее помеченных песен, романса под названием "Романс" и загадочной молодежной элегии "Сиануквиль" - в молодости, знаете ли, загадочным кажется абсолютно все, в первую очередь слова неизвестного происхождения - "Хроника событий" производит в душе гораздо больше "динамичных моментов", как сказал бы спортивный комментатор, чем предыдущие нейролептические "Новые люди". И трудно указать, каким музыкальным ухищрением это достигается: гитарным ли драйвом или "создающими напряженность" клавишными. Так аккуратно все прилажено, что отлепить гитарный драйв от негитарного недрайва представляется делом бесперспективным и главное - глупым.
- Да, интересное дело, - прервал его Борис. - И где ты только такой ахинеи понахватался про гитарные недрайвы? Ты же в жизни и пары нот не взял, что ты там можешь расслышать?
- Это не обязательное условие для осмысления музыкального произведения. Главное - я владею художественным словом, а это открывает невообразимые горизонты для человека, который находит удовольствие в том, чтоб измываться над людьми. И вот что я вам в этой связи скажу: надо впарить людям две вещи, во многом благодаря которым наш альбом делается столь серьезным и взрослым. Первая - это тема Востока, к которой Васильев давно питает слабость. Orientirovanie на местности прямо-таки получается. Эта даршана, система питерских взглядов на мир восточнее Алтай-Виднянска оказывается во всех отношениях Победоносной: не только похвальной, но и удобной - эта благородная истина представляется идеальным песком, в который хочется спрятать голову. Видится мне, что центральная песня альбома, по замыслу самих авторов, - песня-мантра "Человек и Дерево": "Человек, проглотивший дерево, превращается в дерево, проглотившее человека..." И так взрослое число раз, пока не настанет саттва. Можно еще так, как говаривал Курехин: "Ленин, проглотивший гриб, превращается в гриб". Ну, а фразу "ты слишком не была увлечена Востоком, так ходи теперь всю жизнь с включенным антишоком" из "Шато Марго" мы попросту спишем на удачную, но случайную встречу двух образов, у которых совпали окончания и ударные слоги: секрет в том, что оба слова кончаются на "Ом". Вторая благородная истина, от которой делаются серьезными и взрослыми не только альбомы, но даже маркетологи, - это отличительная тема русского рока: тема смерти. Всю полноту этой темы не понимаешь в том возрасте, в котором начинаешь слушать русский рок. Такая вот занятная диалектика. Правда, Васильев до этого особо был не в теме. Все началось только с "людей в Ленинграде и Риме", думающих, "что смерть - это то, что бывает с другими". Зато теперь появляются такие негуманные песни, как "Семь восьмых": "Тикали тихо часики, тикали тихо часики... падали люди замертво, падали люди замертво..." В стороне от всех этих благородных истин находится "Бериллий", просто удачная песня. "...В квартире, в которой легко заблудиться, какой-то старик спит и видит таблицу. И в этой таблице я между бором и литием. Я не живу, я слежу за собственной жизни развитием". Удачная, во многом благодаря тому, что Васильев не злоупотребляет перепевами-перефразами - рифмами из разряда "мама мыла Раму". ("По-моему, все врут твои рекламодатели... на белом катере... к такой-то матери...") Надо полагать, он считает их своим коньком, но хороши они лишь в определенном (малом) количестве. А после этого количества превращаются в его недостаток. На самом же деле он способен на большее. "Мы сходим с ума в одиночку и группами, новости кормят нас свежими трупами. Какими смешными мы были и глупыми!"
- Ничего себе, Петр - сказал Борис удивленно. - Неужто понял?
- Все, хорош! - раздался крик Михаила. Вовчик выплюнул окурок и снова исчез в кабине. Машина затихла. Из дверей показались Михаил и Борис, волоча вдвоем серую кишку...

- Ну, все, хлопцы! Путь открыт! - улыбнулся Борис, обращаясь к пионерам, дожидавшимся на расстоянии, пока рабочие закончат, и обнажил верхний ряд прокуренных желтых зубов. - Заработала ваша гостевуха! Идите, пользуйтесь на здоровье!